Порталът е създаден с финансовата подкрепа на Руската хуманитарна фондация (RHF), номер на проекта 07-04-12140v.
(с) "Информационните технологии и писменото наследство", 2008-2020 г.
Лексические разночтения в разновременных списках «Жития Сергия Радонежского» как способ преодоления языкового канона
Автор: Елена Игоревна Безматерных
25 Сентябрь 2009
Lexical different
interpretations in lists occurring at different times «Zhitije Sergija
Radonezhskogo»as a way of
overcoming of a language canon are revealed and analysed. Nontechnical
tendencies are defined and the basic criteria are considered at definition of
modern representation about lexical synonymy.
В
известном символическом изображении жанровой системы древнерусской литературы
Н.И. Толстого в виде пирамиды или равнобедренного треугольника житийная
литература занимает «самое высокое, доминирующее положение как наиболее
сакральная и авторитетная по отношению к остальным рубрикам и текстам. Состав
текстов этой рубрики в течение столетий оставался стабильным и неизменным, а
язык функционировал в наименьшей степени» [Толстой, 1988: 169], поэтому какие-либо
авторские нововведения в текст запрещались. Однако сопоставление разных списков одного памятника
агиографической литературы может выявить незначительные разночтения, которые в
плане содержания практически не имеют существенного значения, но представляют
немалый интерес для лингвиста, так как могут быть объяснены собственно
языковыми причинами, а потому соотнесены с основными языковыми тенденциями,
которые нельзя не учитывать при формировании современного русского
литературного языка и реконструкции его истории.
В качестве объекта исследования представлены 3
списка «Жития Сергия
Радонежского» (далее - ЖСР): ЖСР,
составленное Епифанием Премудрым, 1 и 3 Пахомиевские редакции ЖСР,
сохранившиеся в рукописях XV-XVI вв. Значит, перед нами
оригинальное, а не переводное произведение древнерусской литературы. И
во-вторых, мы имеем дело с целенаправленной деятельностью книжника, т. к.
редакции ЖСР, написанного Епифанием Премудрым, составил Пахомий Логофет,
выдающийся стилист, создатель своего стиля и своего языка специально для чтения
его в церкви на праздник памяти святого.
Сопоставление трех списков ЖСР выявило в
параллельных контекстах случаи лексических замен, которые в семантическом плане
не изменяют текст полностью, но насыщают его образно, подчеркивают уже выраженную
мысль, уточняют или детализируют то или иное понятие. И это не случайно. XV - XVI вв. - это
время существования промежуточной традиции между старой и новой концепциями
текста. Зародившись в начале XV века, она стала, по мнению
В.В. Колесова, «болевой точкой» перехода от средневекового синкретизма»
[Колесов, 1984: 20] и соответственно синкретического восприятия мира к
семантической автономности слова. Именно с этого времени начинается усиленная
работа по редактированию старых текстов..., возникают словарные варианты, ... но
самое главное - порождаются синонимические ряды, которых до того
фактически не было [Колесов, 1984: 20]. Появляется возможность «заметить слово
как самостоятельное нечто» [Колесов, 2002: 317].
Наиболее
ярко этот процесс наблюдается на уровне формул. Как известно, традиционная
формула-синтагма являлась основной единицей средневекового текста [Колесов,
2004: 160]. По мнению В.В. Колесова, «можно говорить, что словесный знак в
таком тексте всегда предстает в обрамлении комментирующих или уточняющих его
смысл других служебных слов, а семантическая цельность словесной формулы
становится материалом для построения простых предложений... Особенность такого
синтаксиса в том, что ядерным элементом высказывания является готовая к
употреблению формула, согласованная со смыслом содержащегося в ней символа»
[Колесов: 2002, 192].
Еп.: «...не исходити того
ради из монастыря въ весь нЬкую или въ сЬло и не просити у мирянъ потребных
телесных, но сЬдети тръпЬливЬ в монастырЬ, и просити, и ожидати милости от
Бога.» (с. 333, л. 338 об.-339).
1
ред. «...никако же исходити в мир въ еже просити у миранъ, но на Бога надежду
възлагати и от Того просити потребна» (с. 352, л. 221).
3
ред. «...ради нужа не исходити из манастыря братиямъ к мирскым и просити от них,
но на Бога имЬти надежю и от Того просити их же требуют, не бЬ бо обьщее
житие» (с. 386, л. 81 об.).
Формулы ожидати милости от Бога, на Бога
надежду възлагати и на Бога имЬти надежю взаимозаменяются на
основании общего семантического признака ‘уповать на Господа Бога'. Речь в
данном отрывке идет о бедствии, случившемся с Сергием и его монастырской
братией: Случи же ся нЬкогда оскудЬние пищи въ обители святого... Таким
образом, оскудЬние пищи превращается в некое духовное испытание, причем
не столько для Сергия, сколько для его братии. Отметим, что формулы имеют
разную субъектную организацию. Если две первые формулы ожидати милости от
Бога и на Бога надежду възлагати эксплицируют минимальную субъектную
активность (Сергий призывает братию молиться и надеяться на Божью милость, а не
на свои силы, возлагая на Господа ответственность за ниспосланное им же
несчастие; не случайны в этом смысле глаголы ожидати и възлагати),
то в третьей редакции Пахомия Логофета формула на Бога имЬти надежю
косвенно указывает на внутреннюю инициативность святого и его братии
(безоговорочное принятие голода как испытание и совершенствование духа с
глубокой верой и надеждой на Бога). Тем не менее, средневековому книжнику важно
показать, что Сергий был и остается духовным руководителем и наставником
братии: именно он будет монахов направлять терпеливо молиться и уповать на
Бога, воспринимая голод как нравственное испытание, а не поддаваться
физическому и материальному искушению, направляясь за помощью к мирянам. Таким
образом, некоторые различительные семантические компоненты формул оказываются
несущественными. Можно говорить о том, что они нейтрализуются в параллельном
контексте. Имея общее значение, рассматриваемые формулы становятся
синонимичными друг другу.
В другом контексте формулы постригостася въ
мнишескыи чинъ, сподобишяся иноческаго образа и сподобятся иноческагожитиа подвергаются взаимозамене благодаря общему для них лексическому
значению ‘посвящение в монашество, монашеский сан' [СлРЯ].
Еп
«И тако пребысть нЬколико время,... донде же постригостася въ мнишескый чинъ,
отъидоша кыйждо ею въ своа времена въ монастыря своа. И мало поживши лЬт
вчерньчествЬ, преставитася от житиа сего, отъидоста къ Богу...
Блаженный же уноша проводивъ до гроба родителя своа, и пЬвъ над
ними надгробныя пЬсни... прЬдавъ гробу, и покрывъ землею съ слезами акы
нЬкое съкровище многоцЬнное» (с. 305-306, л. 302)
1
ред. «Не по мнозЬ врЬмени и родителие его сподобишяся иноческаго образа
и поидошя кажды в монастырь, и мало лЬтъ пожившее в великом въздръжании,
и тако прЬдашя душя своя Господеви. Честныи же тъи юношя,
проводивъ их с плачем, и надгробныя пЬснЬ отпЬвъ.... Погребе честно.» (с.
348, л. 215)
3
ред. «Не по мнозЬ же времени родителие его иноческаго житиа сподобятся и
добрам покаяниемъ и исповЬданиемъ единъ по единому отидоста къ Господу. Отрок
же сподобив ихъ псалмопЬниемъ и честью надгробною украсив, земли предасть.»
(с. 382, л. 78).
Речь идет о родителях Варфоломея, принявших
монашество и до конца своей жизни находящихся в монастыре, где они пребывали в
великом воздержании. Заметим, что в житии, написанном Епифанием, и в 1 редакции
Пахомия Логофета образ жизни родителей будущего святого описывается разными
формулами: поживши в черньчествЬ -пожившее в
великом въздръжании. Формула поживши в
черньчествЬ имеет более широкий объем лексического значения ‘вести
монашеский образ жизни' [МСДРЯ], что, естественно, включает в себя великое
въздръжание от всех земных благ и утех, смирение и аскетизм, выражающийся
«в стремлении уйти от мира и преодолеть его; в стремлении к нестяжанию и добровольной
бедности...» [Булгаков, 1991: 289]. Поэтому монашество здесь (формулы мнишескый
чинъ, иноческый образъ и иноческоежитие) является «принятием
ангельского образа» [Булгаков, 1991: 292], т. е. уходом из мира и
служением ему молитвою и подвигом. Высшие добродетели для монашества, по мнению
С. Булгакова, «суть достигаемое чрез отсечение от своей воли смирение и
хранение чистоты сердца. Обеты безбрачия и нестяжания являются только средством
для этой цели, хотя и не для всех обязательными, как обязательна сама цель»
[Булгаков, 1991: 296]. Важно, что семантика формул сподобишяся иноческаго
образа и сподобятся иноческагожитиа включает в себя значение
первой формулы (постригостася въ мнишескыи чинъ): основным действием при
посвящении в монашество и его степени является церковный обряд Пострижения.
Таким образом, то, что в первой формуле предстает формально-описательно, в двух
последующих входит в объем лексического значения. Формулы сподобишяся
иноческаго образа и сподобятся иноческагожитиа актуализируют
внутреннее желание того, кто постригается (в данном случае, родителей Сергия,
для которых отречение от благ обращается во внутреннее самоотречение ради
Христа, которого надо возлюбить больше всего в мире и больше своей собственной
жизни), в то время как формула постригостася въ мнишескыи чинъ
ассоциируется непосредственно с самим обрядом пострижения и актуализирует
скорее социальный признак (семантический компонент ‘принять монашеский чин').
Возможно, эти различительные семантические компоненты и оказались приоритетными
при выборе формул. Итак, употребленные в параллельном контексте формулы (поживши
в черньчествЬ -пожившее в великом
въздръжании, а также мнишескый чинъ,
иноческый образъ и иноческоежитие) при общей семантике
(‘отречение от мирских удовольствий' для первой пары и ‘посвящение в
монашество' для второй) имеют определенные семантические различия. С одной
стороны, это такие дополнительные семантические компоненты в значении формулы поживши
в черньчествЬ, как ‘бескорыстие', ‘целомудрие', ‘смирение', ‘нестяжание', с
другой - в формулах постригостася въ мнишескыи чинъ, сподобишяся
иноческаго образа и сподобятся иноческагожитиа репрезентация
внутреннего состояния человека, принявшего монашество (иноческыи
образъ/житие - это жизнь человека подобно жизни святого со всеми
вытекающими отсюда компонентами: смирение, намоленность, воздержание, аскетизм,
помощь ближнему, евангельское совершенство и т. п.) или внешней
характеристики обряда пострижения в монахи (формула постригостася въ
мнишескыи чинъ). Важно, что различительные семантические компоненты,
оказывающиеся актуальными при рассмотрении причин замены формул, не влияют на
смысл контекста в целом. Более того, именно благодаря контексту происходит их
нивелирование. Таким образом, между формулами, имеющими общее значение,
начинают формироваться синонимические отношения.
Синонимичны и формулы отъидоста къ
Богу - прЬдати душя Господеви - отидоста къ Господу с
общим значением ‘умереть', обозначающие смерть родителей Сергия. Формулы
отражают средневековое представление человека о жизни земной и жизни души после
смерти тела. Формулы буквально означают переход души после смерти тела в руки
Господа и актуализируют тему Божьего суда.
Формулы прЬдати гробу и прЬдати
земли, взаимозаменяющиеся в тексте Епифания и в третьей редакции Пахомия
Логофета, имеют общий семантический признак ‘похоронить', реализующийся в
первой редакции Пахомия в употреблении отдельно слова погребе. Как
известно, православный человек погребается в гробу. Такая конкретизация и стала
причиной замены формул в контекстах.
В
качестве примеров взаимозамен формул можно привести еще такие, как страхом и
трепетом - страхом и недоумЬниемъ, смотрение
Божие - строение Божие, книжное учение - книжныи разум, вои
бЬсовскыя - плъки бЬсовскыя и нек. др.
Таким
образом, сознавая святость, сакральность житийного текста, еще следуя традиции,
книжник все же стремится при сохранении общего значения, семантической базы,
внести формальные изменения, найти более точный или емкий эквивалент и тем
самым хотя бы внешне преодолеть узкие границы текста. Синонимическая замена
формул в параллельных контекстах становится важным этапом на пути эмансипации
слова из формулы-синтагмы, подобное изменение традиционного языкового канона
через взаимозаменяемость формул намечает пути к автономности имени и
становлению слова как самостоятельной лексической единицы.
Не
менее интересны в этом смысле взаимозамены между списками ЖСР на уровне
отдельного слова. Их анализ важен потому, что в центре внимания исследователя
оказывается имя, в большей степени освободившееся от зависимости
формулы-синтагмы и вследствие этого выступающее с определенным, собственным,
лексическим значением. Тем не менее, нужно иметь в виду, что это лексическое
значение, с одной стороны, вроде бы осмысляется как закрепленное за словом, с
другой - представляет собой пучок семантических признаков, наличие
которого, несомненно, является доказательством существования древнего
имени-синкреты.
В приведенном выше примере замене подвергаются
слова юноша - отрокъ. Общим оказывается семантический признак
‘подросток, юноша' [МСДРЯ]. Речь идет о Сергии, только-только проводившем своих
родителей в последний путь. По мнению В.В. Колесова, отрокъ - собственно
социальный термин. Это «дитя», может быть, и «неродное дитя» (в отличие от
«чадо»), но, во всяком случае, оно обозначает такого члена рода, которому пока
отказано в праве говорить в присутствии взрослых мужчин; корень у слова «отрокъ»
тот же, что и в словах «рЬчь, речи» ‘говорить'. Впоследствии значения
этого слова разошлись: оно стало обозначать и подростка, и дружинника (младшего
в дружине), и слугу, и работника в доме. Социальная функция термина в данном
случае для слова была определяющей, а возрастные различия наложились на него
позднее, поскольку и сама возрастная градация человеческой юности дробилась,
требовала все более конкретных обозначений [Колесов, 1986: 87]. Таким образом,
значение слова отрокъ эксплицирует такие дополнительные семантические
компоненты, как ‘дитя' (как ‘родное', так и ‘неродное'), ‘княжеский отрок',
‘слуга'. Однако смысл контекста позволяет говорить, что подобные «созначения»
прежде синкретичного имени отрокъ оказываются несущественными, а потому
нейтрализуются.
Юноша - судя
по наличию ю-, заимств. из цслав. В древнерусском существовал его
эквивалент в виде определения «уныи», т. е. всякий новый в племени
или в роде, молодой человек (юн - «свежий, молодой»). Возрастные пределы
юного не были устойчивыми, они постоянно изменялись по длительности»
[Колесов, 1986: 89]. Более того, возрастные ступени, незаметно переходя в
социально значимые, отражают развитие не только физической силы, но прежде
всего духовной твердости мужа. Таким образом, слово юноша, имеющее такие
семантические компоненты, как ‘молодой', ‘юный' (актуализация возраста), в
древнерусских и среднерусских памятниках письменности чаще всего употреблялось
для обозначения любого молодого человека, подростка без указания на родственные
связи по отношению к отцу и матери. В отличие от него имя отрокъ могло
применяться и для обозначения человека, в том числе и молодого, по отношению к
его родителям. Не случайно, именно оно в конечном итоге заменяет в третьей
редакции Пахомия слово юноша: обратим внимание, что в контексте речь
идет о Сергии и его родителях, которых он с честью проводил в последний путь.
Итак, слова юноша - отрокъ
соотносятся с одним и тем же субъектом действительности (являются обозначением
Сергия), имеют общее лексическое значение (‘подросток, юноша') и
взаимозаменяются в параллельном контексте, а значит, также устанавливают между
собой синонимические отношения.
В качестве примеров взаимозамен слов в
разновременных списках ЖСР можно привести следующие примеры: преподобныи - святыи,
брашно - потрЬбноЕ, сирота - нищии,
игуменъ - святыи, братия - ученици,
монастырь - обитель, братья - мниси, трапеза - пища,
утроба - чрево и др.
Сам факт подбора и замены книжником слов и традиционно устойчивых и
некогда неизменных формул в параллельных местах разновременных списков ЖСР со
схожим лексическим значением становится ярким доказательством того, что из исходного
синкретического содержания древнего слова начинает выделяться одно из значений,
которое и становится у слова основным. Благодаря установлению между словами
синонимических отношений происходит постепенный процесс освобождения имени из
формулы-синтагмы и семантического разведения «созначений» (В.В. Колесов) прежде
синкретических по смыслу имен с последующим закреплением этих «значений» за
словами-синонимами. Следовательно, сопоставление списков ЖСР и анализ
разночтений показал, что происходит постепенное развитие текста от синкреты к
«отдельно-значному слову» [Колесов, 1990: 79].
Ярким свидетельством этого оказываются примеры
со взаимозаменой формулы и отдельного слова. Заменяемость формулы на
соответствующее ей слово важна не только в плане изучения лексической синонимии
как особого языкового явления. Подобный процесс прежде всего свидетельствует о
новом, промежуточном этапе развития слова: от древнего имени-синкреты до
лексемы как самостоятельной лексической единицы: добродЬтелное житие -добродетель,
заутреня - правило утрънее - обычное правило, иерЬйскыи
санъ - священничьство -священьство,литургия - божествная служба, грамота - БожествъноЕ
писание и др.
Еп.
«Наутриа же съвръши его иерЬйскым саном и пакы повелЬ ему сътворити
святую литургию и своима ему рукама принести бузкровную жрътву.» (с.
325, л. 328 об.)
1
ред. «На заутриа же и священничьства даром почтенъ бывает. Въ трети же
день велит ему епископъ своима рукама съвръшити божествную службу» (с.
351, л. 219 об.)
3
ред. «...едва с нужею повинувся святыи, и сего рукоположеньем священьству
сподобися» (с. 385, л. 80 об.)
ИерЬйскый сан - то
же, что и священство, т.е. сан священника, а литургия и
есть божественная служба. Сворачивание формулы, как известно, неизбежно влечет
за собой и семантическое стяжение: лексическое значение отдельного слова
содержит те семантические компоненты, которые в формуле представлены
эксплицировано каждым ее элементом. Соответственно и формула, и слово имеют
тождественное значение. Таким образом, между формулами и заменяющими их словами
устанавливается абсолютная синонимия.
Еп «Отрокъ же рече:
«Възълюби душа моа въжелЬти паче всего умЬти грамоту сию, еже и вданъ
бых учитися, и нынЬ зЬло прискръбна ест душа моя...» (с. 298-299, л. 293)
1
ред. «ОтвЬщавъ же отрок, рече: «Отче, зЬло прискорбна есть душ моа, поне же
вданъ бых родители моими учитися божествным писанием и никако же могу
разумЬти, о них же ми сказуют. « (с. 345, л. 212)
3
ред. «Отрок же отвЬщя: «Молитвъ твоихъ, честныи отче, требую, поне же вдан бых
родителми моими на учение грамотЬ, много наказаем есть от учителя моего
и не могу разумЬти...» (с. 380, л. 76)
По данным МСДРЯ формула Божествъное писание
имеет значение ‘Священное писание', а слово грамота употреблялась в
значении ‘письмена, азбука'. Однако апелляция к контексту позволяет определить
у формулы и заменяющего ее слова общее значение. Сравните, речь в отрывке идет
о Варфоломее, которого родители отправили учиться. Слово грамота имеет
более широкий объем лексического значения: учиться грамоте, т. е.
приобретать умение читать божественные тексты и писать их. Таким образом, общим
семантическим компонентом формулы Божествъное писание и слова грамота
становится ‘Священное писание', однако слово грамота в силу
дополнительных компонентов значения более точно передает смысловую нагрузку
текста: Варфоломей должен выучить не только Священное писание, но и другие
церковные тексты. С другой стороны, по средневековым меркам человек, знавший
Священное писание, считался грамотным. Таким образом, дополнительные
семантические компоненты значений слова грамота и формулы Божествъное
писание нивелируются контекстом.
Итак, лексические разночтения между списками
одного памятника письменности среднерусского периода истории русского языка, с
одной стороны, оказались важным явлением, знаменующим собой переходный этап от
средневекового синкретичного постижения символа (отражение этого
процесса - синкретизм древнего имени, реализующийся в средневековых
формулах) к диффузному восприятию, основанному на представлении и образе, а не
на непосредственном ощущении вещи, данной в восприятии (разрушения формулы и
преодоление прежнего синкретизма). С другой стороны, анализ лексических
взаимозамен свидетельствует, во-первых, о главной общеязыковой тенденции
времени - о вычленении слова из формулы-синтагмы и становлении его в
качестве самостоятельной лексической единицы, а во-вторых, о формировании
современного представления о лексической синонимии как отношения двух «слов,
несовпадающими семантическими признаками которых являются только такие
признаки, которые могут устойчиво нейтрализоваться в определенных позициях»
[Шмелев, 1964:141].
Это положение оказывается особенно важным,
т. к., по замечанию Н.С. Ковалева, житийный текст «принадлежит к
наиболее «замкнутым» и жестко регламентируемым церковью жанровым формам
литературы. Требования нормативности заложены в «памяти жанра», в усвоенных
автором традициях» [Ковалев, 1997: 139]. Появление в житийном жанре синонимов,
сохраняющих общую семантику контекста, но внешне преодолевающих узкие границы
канонизированного текста, свидетельствует об общеязыковом характере изменений,
отражающих последовательное развитие и становление слова в качестве
самостоятельной лексической единицы.
Литература
1.Булгаков,
С. Мистика и этика православия [Текст] / С. Булгаков // Жизнь и житие Сергия
Радонежского / Сост., посл. и коммент. В.В. Колесова. - М.: Советская Россия,
1991. - С. 287-300.
2.Ковалев,
Н.С. Древнерусский литературный текст: Проблемы исследования смысловой
структуры и эволюции в аспекте категории оценки [Текст] / Н.С. Ковалев. -
Волгоград: изд-во Волгогр. гос. ун-та, 1997. - 260 с.
3.Колесов,
В.В. Исторические основания многозначности слова и лингвистические средства ее
устранения [Текст] / В.В. Колесов // Русское семантическое словообразование:
Сб. ст. - Ижевск: изд-во УдГУ, 1984. - С. 18-28.
4.Колесов,
В.В. Словообразование как динамический принцип реорганизации текста [Текст] /
В.В. Колесов // Словообразование. Стилистика. Текст. Номинативные средства в
текстах разных функциональных стилей: Сб. ст. - Казань: изд-во КГУ, 1990. - С.
69-83.
5.Колесов,
В.В. Мир человека в слове Древней Руси [Текст] /
В.В. Колесов. - Л.: изд-во Ленингр. ун-та, 1986. - 312
с.
6.Колесов,
В.В. Философия русского слова [Текст] / В.В. Колесов. - СПб.:
ЮНА, 2002 - 448 с.
7.Колесов,
В.В. Слово и дело: из истории русских слов [Текст] / В.В. Колесов - СПб.:
Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. - 703 с.
8.Михайловская,
Н.Г. Системные связи в лексике древнерусского книжно-письменного языка XI
- XIV
вв. (Нормативный аспект) [Текст] / Н.Г. Михайловская. - М.: Наука, 1980. - 253
с.
9.Толстой,
Н.И. История и структура славянских языков [Текст] / Н.И. Толстой. - М.: Наука,
1988. - 239 с.
10.Топоров,
В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре: В 2-х т. Т. I.
Первый век христианства на Руси [Текст] / В.Н. Топоров. - М.: «Гнозис» - Школа
«Языки русской культуры», 1995. - 875 с.
11.Топоров,
В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре: В 2-х т. Т. II.
Три века христианства на Руси (XII - XIV вв.) [Текст] / В.Н.
Топоров. - М.: "Гнозис" - Школа "Языки русской культуры", 1998. - 864 с.
12.Шмелев,Д.Н. Очерки по семасиологии русского языка [Текст] / Д.Н. Шмелев -
М.: Просвещение, 1964. - 244 с.
Список источников примеров
1.1
ред. - Первая Пахомиевская редакция жития Сергия Радонежского [Текст] // Клосс
Б.М. Избранные труды: В 2-х т. Т. 1. Житие Сергия Радонежского / Б.М. Клосс. -
М.: Языки русской культуры, 1998. - С. 343-375.
2.3
ред. - Третья Пахомиевская редакция Жития Сергия Радонежского [Текст] // Клосс
Б.М. Избранные труды: В 2-х т. Т. 1. Житие Сергия Радонежского / Б.М. Клосс. -
М.: Языки русской культуры, 1998. - С. 377-439.
3.Житие
Сергия Радонежского, составленное в 1418 г. Епифанием Премудрым [Текст] //
Клосс Б.М. Избранные труды: В 2-х т. Т. 1. Житие Сергия Радонежского / Б.М.
Клосс. - М.: Языки русской культуры, 1998. - С. 285-341.
4.МСДРЯ - Срезневский
И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам
[Текст] / И.И. Срезневский. Репринт. изд.: В 3 т. - М.: Наука, 1989.
СлРЯ -Словарь русского языка XI -
XVII вв. [Текст] / Гл. ред. С.Г. Бархударов. Вып. 1 - 24. - М.: Наука,
1975-1999.